* * * * *
Встала Танечка на закат лицом, чудо-перышко в воздух подбросила - встрепенулось перо заветное, засияло всем разноцветием, и, как будто живое, взметнулось ввысь, полетело прочь по-над речкою, по лужку, по крутому бережку, и пропало над старой мельницей, вкруг которой давно уж не хаживали.
Подбежала Татьяна к мельнице, глядь – на крыше сидит птица чудная и в закатных лучах так и светится: телом птица она, ликом женщина… а глаза-то томные, дивные, - и не хочешь, а позавидуешь!
Подошла, поклонилася Танечка:
– Здравствуй, птица Сирин волшебная! Помоги ты мне стать красивее, чтобы счастия в жизни прибавилось!
Отвечала ей птица райская:
– Ну садись, раз пришла за счастием, пузырек мне отдай свой, милая, и послушай, что расскажу тебе… - Взяла птица флакончик у девушки и прижала к себе его крыльями; а Танюша, усевшись на брёвнышко, стать счастливее приготовилась.
И вот птица сладкоголосая завела рассказы неспешные – всё про страны чужие, заморские: про дороги зовущие, дальние, про ветра ледяные, могучие; про зверей и про птичек диковинных, про предметы и камни волшебные, про людей иноземных и нелюдей…
Долго слушала речи те девушка и понять пыталась: к чему это? Что ей, Тане, все страны дальние? – ей-то рядышком счастие требуется! Уж и солнышко скоро покажется - а ни слова о счастье не сказано. Не стерпела Татьяна - устала ждать, - начала птицу Сирин сама просить:
– Ты мне, птица, скажи, как красивой стать! Стану краше - появится счастие...
Но не слушала птица Танечку, продолжала своё рассказывать. Про пустыни сухие, жаркие да про горы с крутыми обрывами, про долины с садами цветущими да моря со страшными чудищами… До рассвета так говорила она, а лишь небо зарёй окрасилось, встрепенулась, крыла расправила и Татьяне флакончик бросила:
– Забери пузырек свой, девушка - полон он молока волшебного. Ты две ночи еще не трогай его - лишь тогда в нем сила накопится. Ну, а ты ко мне завтра ещё придёшь, и ещё послезавтра, всё в тот же час. - И, лишь вымолвила это птица чудная - только Таня её и видела.
Пошла Таня домой по берегу, а саму любопытство жжет острое: что за чудо в её флакончике? Долгожданное счастье - какое ты? Поглядела она сквозь луч солнышка - в пузырьке-то вода водицею! И сомнения взяли тут девушку: ну а вдруг всё обман бессовестный? Вдруг вода там и есть обычная: подшутила над ней птица хитрая?
Сразу Тане все страхи припомнились, всё худое, что о деве-птице слышала… Ну а как красоты ей прибавится, да поплатится она памятью? Позабудет любимых родителей, не признает ни сестер, ни подруженек? Разве будет тогда ей счастие? Испугалась пуще прежнего девица да водицу ту в речку и вылила…

Уж ругали её сестры младшие, уж корили потом неразумную, что от счастья сама отказалася! Спохватилась Татьяна и вечером побежала к заброшенной мельнице… только там никого уже не было. Долго Таня звала, долго плакала – не откликнулась птица волшебная.

* * * * *
Через месяц, как было условлено, к птице Сирин Ульяна отправилась.
И её привело к старой мельнице девы-птицы перо волшебное; и её уж хозяйка перышка там в закатных лучах дожидалася: красоты неземной оперение, а лицом - королевна прекрасная; - и Ульяна, усевшись на бревнышко, приготовилась стать счастливее. Птица ж Сирин сложила крылышки… - и вот речь ручейком потекла её, разлилася весенним паводком, зажурчал голос нежный, дурманящий…
Жадно слушала Уля: о странствиях говорила ей птица дивная, чужеземные дали расписывала, чудеса и красоты сказочные, караваны большие купеческие да одежды из шёлка и бархата; о домах и дворцах причудливых речь вела и о сладких кушаньях, о прекрасных и храбрых царевичах и красавицах в уборах с каменьями…
А как ночь прошла, птица Уленьке отдала флакончик наполненный, приказав молока не использовать, пока сила не настоится в нём.

На второй-то день к старой мельнице с нетерпением сильным Ульяна шла: уж сегодня, думает, птица ей непременно про счастье обмолвится... Только птица Сирин и в эту ночь продолжала всё сказки рассказывать, но уже не про страны дальние, а про Улину родную сторонушку: про просторы безбрежные, ветреные; про морозы суровые, лютые; про великих князей и их княжества, про героев былинных и вражью рать…
Заскучала под речи те Уленька: земли наши-то ей не в диковинку. Что ей все эти были и небыли? - сотни раз их она уж слышала! Да любая старуха в селе у них напоет ей сказаний таких – не счесть! В сон клонить всё сильней стало девушку - ну а птица лишь знай рассказывает: перья в лунном свете поблескивают, голос ласковый убаюкивает… Задремала к рассвету Уленька, а проснулася - птицы и след простыл.

А на третий-то день Ульянушка драгоценный флакончик вынула, повертела в руках, подумала, посмотрелась в большое зеркало… На лицо-то стала еще бледней да круги под глазами черные - ведь две ночи без сна уж девица! Стоит ли овчинка та выделки?
И решила Ульяна: "Зачем идти? Снова станет речами опутывать, о чужой красоте рассказывать; говорит, а помочь не пытается, да и вряд ли такое под силу ей! Ничего не сказала путного, лишь ходила вокруг да около. Молоко же волшебное - вот оно: у меня в руках моё счастие!" И открыла Ульяна флакончик свой - молоко на ладошку вылила да растерла по щекам капли круглые, перламутровые, как сияние лунное…

А наутро как глянула в зеркало - тут же с криком его и выронила. Прибежали к ней сестры с родителями, смотрят, смотрят - и не поймут никак: вроде Улечка, а вроде не Улечка перед ними стоит: губы алые, кудри пышные, плечи круглые - расцвела в одночасие девица! хороша, словно пава заморская!

Тут Татьяна-то и закручинилась: упустила ведь счастие верное, поспешила по глупости собственной да по трусости - эка дурочка!

* * * * *
И настал черед младшенькой счастья пытать…
Вот пришла Света к ночи на мельницу, видит - птица сидит чудесная. Перья жемчугом переливаются, лик-то кроткий, и голос ангельский, а сама небольшая, ладная, изнутри в полутьме так и светится.
– Ты садись поудобнее, девица, - дивным голосом птица промолвила, - разговор наш надолго затянется. Расскажу я тебе про странствия, про чужие ветра и звездочки, про мужчин, отважных и ласковых, и про женщин прекрасных, трепетных…
До рассвета внимала ей девушка, зачарована картинами чудными, про житьё в дальних странах слушала, про чужие беды и радости да про судьбы людские разные…
А наутро, на самой зореньке, птица Сирин флакончик вернула ей, да велела не трогать до времени - точно так, как и старшим наказывала.
Возвратилась домой Светланушка - пузырек с глаз подальше спрятала. А назавтра она на закате дня снова к птице волшебной отправилась и опять до утра её слушала…
На вторую ночь птица сказывала про родимые земли богатые, про широкие реченьки вольные, про бескрайние степи полынные, про большие града величавые, про леса дремучие с нечистью и болота с русалками хитрыми, про князей и про подвиги ратные, про княгинь, горделивых и царственных… - и к рассвету открылось девушке, что красот и в родной стороне не счесть, и чудес не меньше, чем за морем…
И на третий вечер пришла она - и всю ночь в свете юного месяца пела песни ей птица дивная о селе, что стоит над речкою, о плакучих печальных ивушках и березовых светлых рощицах, васильках во ржи колосящейся и ромашках в траве некошеной, о гумне и о старой мельнице… и о людях, соседях Светиных, о делах их простых, обыденных… И красиво так всё рассказывала, что забыла Света о времени и заслушалась, и задумалась: сколько чудного рядом, рукой подать!
На рассвете птица речь свою закончила:
– Что могла, для тебя я сделала, остальное в руках твоих, девица. Красота, она как свет месяца: ей весь мир залит - лишь приметь её; красота - она в каждом камешке, в каждом облачке, в каждом деревце… Коль заметишь - в тебя перейдёт она, разглядишь – сразу станешь красивее. Только что красота? Лишь для глаза она: настоящие чары не в ней совсем. - Так сказала напоследок птица Сирин ей и крыла чудесные раскинула. - Завтра к вечеру, на закате дня, молоком моим ты умой лицо. Только после того, как умоешься, молока хоть глоточек, да выпей ты.
Поклонилась ей в пояс девушка:
– Уж спасибо тебе, птица мудрая, за науку твою драгоценную! Век сидела бы, любовалась тобой, голос слушала твой чарующий, да нельзя мне тебя задерживать!

* * * * *
Распрощалась Светлана с птицею, воротилася в дом родительский, и, дождавшись нужного времени, свой флакончик достала со счастием…
Но лишь только хотела открыть его - к ней Татьяна пришла, сестра старшая… И уж так умоляла Светочку, вся слезами заливалась горючими, так просила молоком поделиться с ней, что подумала Света: ну как тут быть? разве стать я смогу счастливою, коль сестра несчастной останется?
Отлила не скупясь она Танечке молока птицы Сирин искристого:
– Только всё не втирай - ты оставь чуток и хоть несколько капель, а проглоти.
Но Танюша уже не слушала: упорхнула поспешно девушка, зажимая в руке свою скляночку, унося в кулачке своё счастие.

А Светлана глядит: во флакончике молока лишь на донце осталося; и не хватит теперь, чтоб умыться ей да ещё и глотнуть маленечко… Поразмыслила Света, подумала, птицы Сирин наказы припомнила… да взяла молоко-то - и выпила.
* * * * *
А наутро проснулась Светочка от Татьяны громкого голоса и к сестрице кинулась в горенку… Как увидела Таню - вскрикнула! Уж на что Ульяна красавица, против Танечки она – воробушек, неприметная пташечка серая… Пуще прежнего дивятся родители.
Попросила и Света зеркало… Поглядела - глазам не поверила: как была, так осталась простушкою, ничего-то в ней не изменилося!
Опечалилась Света, расплакалась, не могли успокоить никак её. Но лишь вспомнила птицу кроткую, голос дивный её, очи ласковые, - и обида вдруг как-то схлынула…
Посмотрела Светлана кругом себя - всё вокруг, как впервые, увидела; всё как будто то, да не то совсем: дом родительский, словно дворец, хорош, и родители еще милей кажутся; а за окнами-то - каждый камушек, каждый лист играет самоцветами, словно радуга с неба спустилася; мимо дома кузнец хромоногий прошёл - а лицо-то славное, доброе (в первый раз заметила девушка); колоколец на шее бурёнки бренчит - Свете трель соловьиная чудится…
Не судьба, видать, что ж поделаешь? Пусть сестрицы хоть счастье своё найдут… Ей же будет о чем вспомнить в старости и о чем поведать племянничкам: столько в мире всего встречается, столько разного ей открылося - земли разные, люди разные, города и дороги разные... Знать, и счастье бывает разное.

* * * * *
Вмиг о Тане с Ульяной молва разнеслась… Очень скоро и сваты нагрянули, из соседнего села из богатого: важно в дом вошли, осмотрелися, поклонилися чинно хозяевам и уселись за стол возле стеночки. К дорогим гостям вышли девицы - три сестры, три невесты на выданье...
Увидали Ульяну те - ахнули, увидали Татьяну - вздрогнули, а Светлану и не заметили, сизокрылую тихую горлицу.
Поздоровалась Таня со сватами - улыбнулись они ей ласково; быть как дома велела Улечка - ей кивнули они одобрительно…
Но лишь слово Светлана молвила, - зажурчал голосок её ласковый, по избе рассыпался искрами, - так и замерли сваты, заслушались да забыли, зачем приехали…
В разговорах неспешных денёк пролетел; уж не знают, что делать, родители! Рядом сестры сидят со Светочкой - уж красавицы-раскрасавицы, а особенно Таня, старшая: брови-то вразлет соболиные, очи синие, косы толстые, зубы жемчуга белей драгоценного… Не девица - жар-птица сказочная! Гости ж к Свете одной обращаются, с ней беседу завязать стараются, глаз не сводят с нее, - очарованы, словно свет птицы Сирин на ней лежит. Всё им в девице младшей нравится: и как смотрит, и как улыбается, обращается как к отцу-матери и за ними, гостями, ухаживает… Вроде старшие то же всё делают - а не хочется к ним присматриваться, с непривычки лишь взор привлекли они. А как скажет словечко Светочка - тут же к ней все шеи вытягивают…
Так бы к Свете они и посватались - да нельзя идти против обычаев: пропустить должна младшая старших-то!

* * * * *
В общем, сваты не зря проездили: сговорили-таки Татьянушку. Да недолго и уговаривали: хоть и стала красавицей Танечка - побоялась упустить своё счастие и за первого же, кто посватался, с превеликой пошла охотою.
А жених оказался совсем неплох - работящ, и богат, и собою пригож, - но ревнив, как черт, и на руку горяч: с самой свадьбы с неё не спускает глаз; волком смотрит голодным на всякого, кто хоть пару шагов к Тане сделает. Так вот всё и сложилось, и Танечка, сидя в клетке своей позолоченной, ни денёчка покою не видела.

* * * * *
Следом замуж Ульяну выдали, за кудрявого усатого молодца. Чуть подольше выбирала Улечка: одному отказала, вдовому; а второй, помоложе, посватался - призадумалась уже девушка: всё ж не так она красива, как Танечка, долго будет ждать - спугнёт счастие! Да и парень-то вроде ласковый, весельчак и здоровья отменного…
Муж и вправду хороший достался ей, меж собою они поладили; да житья нет от свекровки с золовками! Уж сварливы до чего да завистливы, всё не так, всё не любо им в Улечке: красота её – костью в горле им! И ни дня не проходит без ссор у них, всех соседей против Ули настроили – и ни мира в дому, ни согласия…

* * * * *
Ну а к Свете женихи потянулися, будто пчелы на мед, только девушка торопиться не стала с выбором - дождалася того разумница, кто самой ей сумел понравиться.
И всё счастливо сложилось у Светочки: муж спокойный, свекровь дружелюбная, свёкор-батюшка ей не нахвалится, а золовушки называют подружкою, поверяют ей тайны сердечные; и соседи приходят советоваться: так умеет рассудить по-хорошему, что и нА сердце легче становится…

* * * * *
И на этом кончается сказочка о девичьих мечтах и о счастии, о желаньях простых, незатейливых, да о чарах красоты и обаяния. А поведала нам эту сказочку многомудрая птица волшебная, что умеет людей завораживать и поблизости, стало быть, держится (знать, за родом за женским приглядывать ей по древним заветам положено): то колдуньею страшной прикинется, то беззлобной седою старушкою, - чтоб направить по верной дороженьке, научить кого надо уму-разуму.
Правда, птицей все реже является, молоком все реже своим делится… Да и смысла в том нет особого: молоко ведь не больно и надобно.
В каждой женщине птица Сирин спит, да не каждая хочет будить её.