В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была
дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом, и умом, и потому многие
весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и князья,
воеводы, и гости торговые, и ловкие проходимцы, которые всегда толкаются в
знатных домах и выискивают, чем бы услужить; были разные люди. Царевна
назначила день, когда могут придти к ней женихи и сказать громко и при
всех, что каждый надеется предоставить своей жене; царевна была мудрая.
Женихи очень ожидали этого дня и каждый считал себя лучше всех других.
Один перед другим хвалились женихи, кто именитым родом за тридевять
поколений, кто богатством, но один из них ничем не хвалился и никто не
знал, откуда пришел он. Он хорошо умел складывать песни; песни его
напоминали всем их молодые, лучшие годы, при этом он говорил красиво и его
любили слушать, даже забывая спросить, кто этот певец. И хотя он не был
князем, но все женихи обращались с ним, как с равным.
В назначенный день все женихи оделись получше и собрались в палату, к
царю. Согласно обычаю, женихи поклонились царю и царевне. Никого не пустил
вперед князь древнего рода, за ним слуги несли тяжелую красную книгу.
Князь говорил:
- Царевна, мой род очень знатен. В этой книге вписано более ста
поколений... - И князь очень долго читал в своей книге, а под конец
сказал: - И в эту книгу впишу жену мою! Будет она ходить по палатам моим,
а кругом будут образы предков весьма знаменитых.
- Царевна, говорил именитый воевода, - окрест громко и страшно имя мое.
Спокойна будет жизнь жене моей и поклоняться ей люди - им грозно имя мое.
- Царевна, - говорил залитый сокровищами заморский торговый гость, -
жемчугом засыплю жену мою; пойдет она по изумрудному полю и в сладком
покое уснет на золотом ложе.
Так говорили женихи, но певец молчал и все посмотрели на него.
- Что же ты принесешь жене своей? - спросил певца царь.
- Веру в себя, - ответил певец.
Улыбнувшись, переглянулись женихи, изумленно вскинул глазами старый царь,
а царевна спросила:
- Скажи, как понять твою веру в себя?
Певец отвечал:
- Царевна! Ты красива и много я слышал об уме твоем, но где же дела твои?
нет их, ибо нет в тебе веры в себя. Выходи, царевна, замуж за князя
древнего рода и каждый день читай в его алой книге имя свое и верь в алую
книгу! Выходи же, царевна, замуж за именитого гостя торгового, засыпь
палаты свои сверкающим золотом и верь в это золото! В покое спи на золотом
ложе и верь в этот покой! Покоем, золотом, алыми книгами закрывайся,
царевна, от самой себя! Моего имени нет в алой книге, не мог я засыпать
эту палату золотом и куда иду я - там не читают алой книги и золото там не
ценно. И не знаю, куда иду я, и не знаю, где путь мой, и не знаю, куда
приду я, и нет мне границ, ибо я верю в себя!..
- Обожди, - прервал певца царь, - но имеешь ли ты право верить в себя?
Певец же ничего не ответил и запел веселую песню; улыбнулся ей царь,
радостно слушала ее царевна, и лица всех стали ясными. Тогда певец запел
грустную песнь; и примолкла палата, и на глазах царевны были слезы.
Замолчал певец и сказал сказку; не о властном искусстве говорил он, а о
том, как шли в жизнь разные люди и пришлось им возвращаться назад, и кому
было легко, а кому тяжело. И молчали все, и царь голову опустил.
- Я верю в себя, - сказал певец, и никто не смеялся над ним.
- Я верю в себя, - продолжал он, - и эта вера ведет меня вперед; и ничто
не лежит на пути моем. Будет ли у меня золото, впишут ли имя мое в алых
книгах, но поверю я не золоту и не книге, а лишь самому себе, и с этою
верой умру и смерть мне будет легка.
- Но ты оторвешься от мира. Люди не простят тебе. Веря лишь в себя,
одиноко пойдешь ты и холодно будет идти тебе, ибо кто не за нас - тот
против нас, - сурово сказал царь.
Но певец не ответил и снова запел песню. Пел он о ярком восходе; пел, как
природа верит в себя и как он любит природу и живет ею. И разгладились
брови царя, и улыбнулась царевна, и сказал певец:
- Вижу я - не сочтут за врага меня люди и не оторвусь я от мира, ибо пою
я, а песня живет в мире, и мир живет песней; без песни не будет мира. Меня
сочли бы врагом, если бы я уничтожил что-либо, но на земле ничто не
подлежит уничтожению, и я создаю, а не трогаю оплотов людских. Царь,
человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдет разве в себе любви -
к человеку? Возлюбивший природу не отломит без нужды ветки куста, и
человека ли сметет он с пути?
И кивнула головой царевна, а царь сказал:
- Не в себя веришь ты, а в песню свою.
Певец ответил:
- Песня лишь часть меня; если поверю я в песню мою больше, чем в самого
себя, тем разрушу я силу мою и не буду спокойно петь мои песни, и не
будут, как теперь, слушать их люди, ибо тогда я буду петь для них, а не
для себя. Все я делаю лишь для себя, а живу для людей. Я пою для себя, и
пока буду петь для себя, дотоле будут слушать меня. Я верю в себя в песне
моей; в песне моей - все для меня, песню же я пою для всех! В песне люблю
себя, песней же я всех люблю! Весь для всех, все для меня - все в одной
песне. И я верю в себя и хочу смотреть на любовь. И как пою я лишь для
себя, а песнью моею живлю всех - так пусть будет вовеки. Поведу жену в
далекий путь. Пусть она верит в себя и верою этой дает счастье многим!
- Хочу веры в себя; хочу идти далеко; хочу с высокой горы смотреть на
восход!.. - сказала царевна.
И дивились все.
И шумел за окном ветер и гнул деревья и гнал на сухую землю дожденосные
тучи - он верил в себя.
 
Старинный совет

 
В одной старинной итальянской рукописи, кажется, пятнадцатого столетия, — начальные страницы и все украшения книги были вырваны благородною рукою любителя библиотек, — простодушно рассказывается о том, как пришел ученик к учителю-живописцу Сано ди Пьетро за советом о своей картине.
Учитель трудился над спешной работой и не мог прийти на зов ученика, начавшего самостоятельно картину «Поклонение волхвов» для небольшой сельской церкви Сиенского округа.
Учитель сказал:
— Мой милый, я дал слово настоятелю Монтефалько не покидать своего дома, пока не закончу заказанное им «Коронование Пресвятой Девы». Но скажи, в чем сомнения твои. Я боюсь, не слишком ли долго проработал ты у меня, что теряешься теперь перед своею работой.
— Почтенный учитель, — сказал ученик, — картина моя сложна, и трудно мне сочетать отдельные части её. Как лучше писать темную оливковую рощу на красноватом утесе, — вдали. Видны ли там стволы деревьев, и насколько отчетлив рисунок листвы?
— Мой милый, пиши так, как нужно тебе.
— Плащ Богородицы полон золотого рисунка. Лучше ли перебить его мелкими складками или навести рисунок в больших плоскостях?
— Сделай его так, как нужно тебе.
— Почтенный учитель, ты слишком занят превосходною работой своей, я лучше помолчу до времени ближайшего отдыха.
— Мой милый, я не думаю отдыхать скоро, а тебе нельзя терять время, если в картине твоей так много неоконченного. Я все слышу и отвечаю тебе, хотя и с некоторым удивлением.
— Головы воинов, сопровождающих царей, многочисленны; найти ли для них общую линию или дать каждую голову и из частей получить абрис толпы?
— Просто сделай так, как тебе нужно.
— Я сделал кусты на дальних полях и полосами струи реки, но захотелось дать их отчетливо, как только иногда видит свежий глаз. Захотелось в воде увидеть волны и челнок на них и даже весло в руках гребца. Но ведь это вдали?
— Нет ничего проще; сделай так, как нужно.
— Учитель, мне делается страшно. Может быть, все-таки скажешь мне, стоит ли короны царей сделать выпуклыми или только для венцов оставить накладное золото?
— Положи золото там, где нужно.
— Мне приходит в мысль, не сделать ли на ягнятах волокна шерсти. Положим, они почти не видны, но вспомни, какие шелковистые, мягкие пряди лежат на ягнятах, так и хочется сделать их тонкою кистью, но в общейкартине они почти не видны.
— Делай их так, как нужно.
— Учитель, я не вижу в ответах твоих совета моему делу. Я знаю, что все должно быть так, как нужно, но как нужно — затемнилось у меня сейчас.
— Скажи, ставил ли тебе какие-нибудь условия работы отец Джиованни?
— Кроме срока, никаких условий. Он сказал: «Бенвенуто, напиши хорошее изображение «Поклонение трех волхвов Пресвятому Младенцу», я заплачу тебе десять дукатов из монастырских сумм». Потом назначил срок работы и размеры доски. Но во время работы являлись мне разные мысли от желания сделать лучшее изображение. И к тебе, учитель, по-прежнему обратился я за добрым советом. Скажи, что же значит «как нужно»?
— Как нужно значит: все должно быть так, как хорошо.
— Но как же так, как хорошо?
— Несчастный, непонятливый Бенвенуто, о чем мы всегда с тобой говорили? Какое слово часто повторял я тебе? Так, как хорошо, может значить лишь одно — так как красиво.
— А красиво?
— Бенвенуто, выйди за двери и иди к сапожнику Габакуку и скажи: возьми меня мять кожи, я не знаю, что такое «красиво». А ко мне не ходи и лучше не трогай работы своей.
После этой истории в рукописи идёт сообщение о рецептах варки оливкового масла и об употреблении косточек оливы. Затем еще рассказ о пизанском гражданине Чирилли Кода, погребенном заживо. Но два последних рассказа для нас интереса не представляют.
1906
Великий ключарь

 
Вот почему ночью летают светлые мушки. Грешные души от земли хотели подняться. Хотели найти ворота райские и воззвали души к великому ключарю, апостолу:
— Отец ключарь! Хотим идти к воротам твоим! Темно нам, пути не найти!
Ответил сверху апостол:
— Вижу вас, жалкие! Вижу Вас, темные! Вот стою я. Светлы ворота мои, это вы, темные, идёте во мраке.
Плакались души внизу:
— Отец ключарь! Петр апостол! Света нет у нас. Темны пути наши. Дай нам светочи, с ними увидим тебя.
Пустынно в полях и холодные камни.
— Неразумные! Чего к земле приникаете? Оставьте пути темные. Идите путями верхними.
Души просили:
— Света, света дай нам. Хоть одну искру дай нам. Темно и не знаем мы, где идти нам наверх.
 И сказал последнее апостол:
— Малые, малейшие, не знаете, что затемнило путь ваш. Дам вам светочи; светите себе, но нет темной дороги в светлые страны. Просите светоча, но светоч не есть свет.
Так дал великий ключарь светочи грешным душам, и ночью видят их даже люди.
И летают быстро, ищут ворота Рая грешные души. И летают вечно и есть у них светочи.
988888888888888888888888888
Лют великан

 
На роге Крикуне под красным бором,
На озере жил Лют Великан,
Очень сильный, очень большой, только добрый.
Лютый зверье гонял,
Борода у Люта —
На семь концов. Шапка на Люте —
Во сто песцов. Кафтан на Люте —
Серых волков. Топор у Люта —
Красный кремень. Копье у Люта —
Белый кремень. Стрелки у Люта черные.
Приворотливые. Лютовы братаны за озером жили.
На горе-городке избу срубили. С Крикуна рога братанам кричал,
Перешептывал. Брату за озеро топор подавал.
Перекидывал. С братом за озером охотой
Ходил;
С братом на озере невод
Тащил;
С братом за озером пиво
Варил;
Смолы курил, огонь добывал,
Костры раздувал, с сестрою гулял,
Ходил в гости за озеро.
Шагнул, да не ладно —
Стал тонуть;
Завяз великан Лют
По пояс.
Плохо пришлось.
Собака скакнула за ним —
Потонула.
Некому братанов повестить.
Не видать никого и на день ходьбы.
Озеро плескает.
Ветер шумит.
Осокою сама смерть идет.
Заглянул великан под облако.
Летит нырь.
Крикнул великан:
«Видишь до воды?»
«Вижу-у», — ответ дает.
Скажи братанам:
«Тону-у, тону-у!»
Летит нырь далеко.
Кличет нырь звонко:
«Тону-у, тону-у!»
Не знает нырь,
Что кричит про беду.
Не беда нырю на озере.
Озеро доброе.
Худо нырю от лесов,
От полей.
Братаны гогочут,
Ныря не слышат.
Лося в трясине загнали.
Пришли братаны,
А Лют утонул.
Сложили могилу длинную,
А для собаки круглую.
Извелась с тоски Лютова сестра
За озером.
Покидали великаны горшки
В озеро.
Схоронили топоры под кореньями.
Бросили жить великаны в нашем
Краю.
                   Живет нырь на озере
 Издавна.
                   Птица глупая. Птица
                             Вещая.
                   Перепутал нырь клики
                            Великановы.
                    На вёдро кричит:
                                «Тону-у, тону-у!»
                     Будто тонет, хлопает
                                 Крыльями.
                     Под ненастье гогочет:
                                  «Го-го, го-го».
                     Над водою летит, кричит:
                                   «Вижу-у!»
Знает народ Люто-озеро,
Знает могилы длинные,
Длинные могилы великановы.
А длина могилам — тридцать саженей.
            Помнят великанов плёсы озерные.
            Знают великанов пенья дубовые.
            Великаны снесли камни на могилы.
             Как ушли великаны, помнит народ.
             Повелось исстари так,
              Говорю: было так.
  1908