Почему темный смысл «Бармаглота» глубоко трогает сердце?
Ко дню рождения Л. Кэрролла.
Сергей Курий Как это ни странно, но мое знакомство со Страной Чудес и Зазеркальем началось отнюдь не с мультфильмов и даже не с самой книги. Началось оно с цитаты – четырех строчек, отысканных маленьким, но уже читающим Сережей в статье маминого профессионального журнала «Дошкольное воспитание»: «Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове...» Трудно передать, какой неописуемый восторг вызвал этот бред в незамутненном детском сознании! И никакого объяснения тогда не требовалось: наоборот – искать смысл в этих строчках – вот что казалось вопиющей бессмыслицей. « – Очень милые стишки, – сказала Алиса задумчиво, – но понять их не так то легко... – Наводят на всякие мысли – хоть я и не знаю, на какие...» Так началась моя неиссякаемая любовь к сказкам Л. Кэрролла – неиссякаемая, хотя бы потому, что они не переставали наводить «на всякие мысли» – всякий раз на разные...
Чем в принципе и хорош классический нонсенс, так это чистотой своей игры – своеобразной бессмыслицей ради бессмыслицы. Недаром Кэрролл – самый цитируемый автор после Библии и Шекспира, ибо его «чистые схемы» легко наполняются самым разным смыслом в зависимости от контекста. Нонсенс – это «реверанс в воздухе», «улыбка без кота», попытка представить себе «как выглядит пламя свечи после того, как свеча потухнет», мир, где «правил нет, а если они и есть, их никто не соблюдает». Наконец, по меткому выражению Г.К. Честертона, это – настоящие «интеллектуальные каникулы». И тем не менее в хорошей игре под искрящимся верхним слоем всегда прячется второй – глубинный. И каждый пытливый поклонник Кэрролла, насладившись игрой, захочет узнать и то, как и из каких кирпичиков сложилось самое знаменитое произведение английского нонсенса – «Jabberwocky», более известное у нас, как «Бармаглот». Сперва Кэрролл хотел напечатать в зеркальном отражении весь стих "Бармаглота", но затем ограничился первой строфой. Сперва Кэрролл хотел напечатать в зеркальном отражении весь стих "Бармаглота", но затем ограничился первой строфой. Надо сказать, что первые четыре строки этого шедевра родились в 1855 году, когда на свете еще не было ни «Алис», ни «Льюиса Кэрролла». Нашего героя тогда знали как скучноватого и дотошного оксфордского бакалавра Чарлза Лютвиджа Доджсона. Впрочем, в кругу своей семьи его знали и с другой стороны – как выдумщика самых разнообразных развлечений для своих многочисленных братьев и сестер. Одним из таких развлечений было создание всяческих рукописных журналов. И вот в одном из них – «Миш-Мэш» – и появились впервые строки о «зелюках» и «мюмзиках». Сам автор нарек свое произведение «Строфой из аглосаксонской поэзии» и сопроводил иронической ремаркой: «Смысл этого фрагмента древней Поэзии темен; и все же он глубоко трогает сердце». Слова о «древней поэзии» не случайны. В то время в Британии была большая мода на древний эпос «Беовульф» и вообще на всё англосаксонское, звучащее завораживающе архаично. Вот и Доджсон многие свои неологизмы строил на англосаксонских корнях. Недаром есть мнение, что в русском переводе «Бармаглота» наиболее адекватной была бы игра с древнерусским лексиконом. Через 15 лет, когда Доджсон был уже прославленным Льюисом Кэрроллом, «англосаксонская строфа» обрела свою вторую жизнь в сказке про «Зазеркалье», послужив прологом и эпилогом к балладе о поединке юного героя со страшным чудищем Джаббервокки. Несмотря на появившийся как бы сюжет, баллада продолжала изобиловать неологизмами, которые наши переводчики пытались передать словами «глущоба», «храброславленный» (Д. Орловская), «вострый», «тяглодумчиво» (А. Щербаков), «чудо-юдоострый», «скрепко шпал» (В. Орел), «хребосклон», «мерзей своей дрожбой» (Л. Яхнин). Пытливая Алиса даже попробовала выяснить у Шалтая-Болтая значение первой строфы. Менее абсурдной она от этого не стала. «– «Хливкие» – это хлипкие и ловкие. Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! Так и тут – это слово раскладывается на два!» Шорьки - это помесь хорька, ящерицы и штопора! Шорьки - это помесь хорька, ящерицы и штопора! И. Галинская в своей статье «Кэрролл и загадки его текстов» даже попробовала полностью расшифровать, как звучала бы эта строфа после лингвистического анализа Шалтая-Болтая: «Четыре часа пополудни. Скользкие и гибкие барсуки, похожие на ящериц и на штопоры, кружились в вихре и буравили траву возле песочных часов – перед ними, сбоку и сзади. Тощие и жалкие, напоминающие живую швабру птицы и потерявшие дорогу зеленые свиньи не то мычали, не то свистели, прерывая эти звуки чиханием». Так вот вы какие - шорьки, зелюки и мюмзики! (рис. Д. Тенниела) Так вот вы какие - шорьки, зелюки и мюмзики! (рис. Д. Тенниела) В 1888 году в письме к своим юным читательницам Кэрролл попытался объяснить и имя чудовища: «...англосаксонское слово «wocer» или «wocor» означает потомок или плод... Если принять во внимание обычный смысл слова «jabber», означающего «исступленный и многоречивый спор», то мы получим значение «результат исступленного спора». К слову употребленный в названии баллады суффикс «-y» обычно придает слову уменьшительно-ласкательную окраску, в результате чего имя чудища правильнее переводить, как «Джаббервокушка» или «Бармаглотушка». Кроме Бармаглота в тексте фигурируют еще два загадочных существа – «злопастный» Брандашмыг (Bandersnatch) и птица Джуб-джуб (Jujub). Первый будет еще дважды упомянут в тексте «Зазеркалья» («– ...Она так бегает, что ее не догонишь! Все равно что пытаться поймать Брандашмыга!»), а затем вместе с жутким криком птицы Джуб-джуб будет пугать героев поэмы Кэрролла «Охота на Снарка». Кстати, в одном из писем писатель подтвердил, что именно остров Снарка, являлся местом обитания всего этого бестиария, включая убиенного Бармаглота. Канонический иллюстратор Кэрролла – Джон Тенниел – Брандашмыга и Джуб-джуб не изобразил. Зато Бармаглот у него вышел таким жутким, что Кэрролл не только засомневался – стоит ли ставить эту иллюстрацию заглавной (как планировалось изначально), – но и подумывал вообще исключить ее из детской книги. Проведенный писателем среди знакомых, опрос имел следующие результаты – в книге оставить, но на фронтиспис поместить что-то другое (впоследствии там появился Белый Рыцарь). Безусловно адекватно перевести столь изощренный нонсенс, как «Jabberwocky», практически невозможно. Поэтому-то его новые переводы до сих пор продолжают появлятся с завидной частотой. По мнению многих критиков (и моему), лучше всего соблюсти словесную игру и обилие неологизмов с легкостью и затейливостью тона удалось в переводе Д. Орловской «Бармаглот». Хотя и здесь не обошлось без потерь: например, была утеряна птица Джуджуб и забавные восклицания отца («Gallon! Callay!»). Для сравнения приведу еще несколько переводов первой строфы: "Он стал под дерево и ждет. / И вдруг граахнул гром / Летит ужасный Бармаглот / И пылкает огнем!" (рис. Д. Тенниела) "Он стал под дерево и ждет. / И вдруг граахнул гром / Летит ужасный Бармаглот / И пылкает огнем!" (рис. Д. Тенниела) ТАРБОРМОШКИ (Пер. А. Щербакова) Уже через несколько месяцев после выхода "Зазеркалья" Бармаглот стал источником карикатур. Рис. из журнала "Панч" 1872 г. к "делу Тичборна" (подпись "Чудовище повержено"). Уже через несколько месяцев после выхода "Зазеркалья" Бармаглот стал источником карикатур. Рис. из журнала "Панч" 1872 г. к "делу Тичборна" (подпись "Чудовище повержено"). В мире конспирологов и постмодернистов, умеющих отыскать глубинные смыслы даже в «Колобке», нонсенс Кэрролла давно излюбленный источник разных болезненных фантазий. Подобных исследователей остроумно изобразил в своей повести «Ночи Бармаглота» Ф. Браун, где герой, помешанный на Кэрролле, считает, что в «Jabberwocky» зашифрована информация о других измерениях. Если не брать во внимание подобные «теории», то мнения большинства лингвистов сводятся к тому, что это абсурдное произведение – одно из ярчайших иллюстраций того, как сама структура языка может быть смыслообразующей и информативной, даже если использованные слова не имеют никакого смысла (помните филологические шутки о «пуськах бятых» и «глокой куздре, которая будланула бокра и кудрячит бокренка»). М. Гарднер подметил в «Аннотированной Алисе» еще одну гениальную особенность «Бармаглота»: «С тех пор были и другие попытки создать более серьезные образцы этой поэзии (стихотворения дадаистов, итальянских футуристов и Гертруды Стайн, например) – однако, когда к ней относятся слишком серьезно, результаты кажутся скучными. Я не встречал человека, который помнил бы хоть что-нибудь из поэтических опытов Стайн, но я знаю множество любителей Кэрролла, которые обнаружили, что помнят «Jabberwocky» слово в слово, хоть никогда не делали сознательной попытки выучить его наизусть». http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-33693/
