Пятница, 2024-04-26, 9:23 PM

Приветствую Вас Гость

Главная | Регистрация | Вход | RSS
Академия сказочных наук
Главная » Статьи » Кафедры Академии сказочных наук » Кафедра философии

Чудо как полнота реальности. Начало
И не совершил там многих чудес по неверию их.
Евангелие от Матфея

В каком государстве мира великий пророк работал в должности научного сотрудника?
Вопрос для детской викторины
      (Ответ на эпиграфический вопрос - в следующей рассылке или через одну).
 
     Есть вещи и события совершенно обычные и вместе с тем совершенно невообразимые. Они есть или будут, происходят или произойдут, но в них невозможно поверить. Их невозможно себе представить.
      Не фантастика, нет. Реальность, и только. Полная реальность.
      Что такое "полная"?..
      Вот два классических прибора: микроскоп и телескоп - очки наши для видения реальностей самых маленьких и самых больших. Что делают эти приборы? Увеличивают для нас полноту реальности. Расширяют ее границы - уменьшают нашу ограниченность.
      То же делают с разных сторон: радиоприемники, телефоны, рентгеновские аппараты, инфракрасные лучи, лазеры, космические аппараты - и так далее, и так далее.
      Увеличивает полноту реальности, безо всяких очков, без посредников - и человеческий мозг. Но не всякий и не всегда...
      Представим теперь время как пространственную протяженность и поместим в эту протяженность себя. Видим: у времени есть горизонт, ограничивающий наше видение в обоих направлениях - и назад, и вперед. Позади что-то было, а впереди что-то будет. Что-то точно было, и что-то обязательно, может быть, с вариантами, с выбором, но обязательно будет.
      В реальность Настоящего, в которой мы живем всякий миг, входит и реальность Прошлого, и реальность Будущего. Кое-что мы прозреваем и в той, и в другой. Но есть горизонт...
      Проделаем теперь мысленный эксперимент: вообразим себя Александром Сергеевичем Пушкиным - и внезапно перенесемся из его времени в наше, в век двадцать первый.
      Глазами Александра Сергеевича, мгновенье назад положившего свое гусиное перо рядом с чернильницей и позвавшего крепостного слугу, чтобы подал одеться, - сразу увидим-услышим компьютеры с электронной почтой, скайпом и интернетом, электронные читалки, мобильники, видеокамеры, радио, телевизоры, метро, скоростные поезда, сверхзвуковые самолеты, вертолеты, ракеты, видеокадры ядерных взрывов, спутники, космические полеты, пересадки органов, генотрансформации... Да хотя бы только автомобили.
      ...Шок и ужас испытали? Близость сумасшествия ощутили?..
      Люблю перечитывать Пушкина, и особенно его письма, он в них такой живой и разный, такой открытый и таинственный, такой свободный и близкий, такой свой.
                        ...Не сердись, женка; дай слово сказать. Я приехал в Москву, вчера в середу. Велосифер, по-русски поспешный дилижанс, (...) поспешал как черепаха, а иногда даже как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались и - неслыханная вещь! - их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного. Насилу дотащился в Москву...
Н.Н. Пушкиной, 22 сентября 1832г., из Москвы в Петербург
      Александр Сергеевич был человеком с могучим воображением, смело можно сказать - с богатейшим во всей России, если не в целом мире. Но и воображение гения не всесильно. Пришествие в мир автомобиля - хотя бы только автомобиля - Пушкин в свой жестокий век, гнусный век (эпитеты его) вообразить не мог. Самый быстрый транспорт для него был лошадный и, разумелось, вечно только лошадный, почта только велосиферная. Современный автомобиль, равно как и электричество, кино, телевидение, телефон и т.д. были за горизонтом его реальности. Обыкновенный грузовик, думаю, показался бы ему чудищем, жутким зверем, таскающим в себе звероподобных людей. Гнусности и жестокости времен нынешних и в кошмарных снах увидеть не мог. Свой век в сравнении показался бы райским.
      Это к тому все, что чудо - понятие относительное. В полной реальности чудес нет, есть только возможности и действительность, только совершившееся и недосовершившееся.
Волшебник Волошин
из беседы с Еленой Карелиной, корреспондентом крымской газеты "Кафа"
      - Владимир Львович, вы и раньше бывали в наших краях?
      - Много раз. В Феодосию заглядывал проездом и хаживал из Коктебеля пешком; а в сам Коктебель ездил со студенческих лет "дикарем", потом многократно бывал в литфондовском доме творчества, писал там, общался, играл на рояле...
      В Коктебеле той поры была советская власть, но в то же время как бы и не было. Воздух ее не принимал, море и скалы - не замечали, дышали вольно. По набережной и по бухтам, по холмам и горам, по межгорным долинам свободно гулял дух настоящего Хозяина этих мест - того, чей гигантский профиль, обращенный к морю и небу, по какому-то таинственному предначертанию запечатлели карадагские скалы.
      Сострадательный и проникновенный, веселый и свободный, трезвый и опьяненный Вечностью волошинский дух...
      - Бывали и в доме Волошина?
      - Бывал. Общался с его вдовой и хранительницей наследия Марией Степановной, врачебно разговаривал с ней. Был удостоен чести - посмотреть с нею вместе художественную мастерскую Волошина, его библиотеку и маленький музей собранных им чудес искусства и природы, даров моря...
      - Собирались ли в то время в волошинском доме, как при его жизни, писатели и поэты, читали ли свои произведения?
      - Да, случалось. Помню, например, импровизированный творческий вечер поэта Евгения Евтушенко. Он читал нам свои стихи, потом дотошно расспрашивал слушателей о впечатлениях...
      - А вы выступали, читали что-нибудь свое?
      - Не читал; но однажды, вняв просьбам друзей-писателей и их подруг, провел в доме Волошина, в маленьком зальчике на "верхней палубе" психолого-просветительскую беседу с сеансом гипнопсиходрамы. На сеансе этом Евтушенко отличился особой глубиной ролевого перевоплощения: с некоторой моей помощью вошел в образ четырехлетнего мальчика по имени Петя и жил в этой бытности около часа, очень подлинно, ярко. Потом мы с ним обсуждали произошедшее. - "Удивительно, - сказал Евтушенко, - откуда в роли берутся живые, сильные, горячие чувства?.. В жизни таких нет, мучает постоянная холодность, а тут вдруг..."
      - О Коктебеле говорили, что это какое-то особое, мистическое место...
      - Да, отмеченное, магнитящее... И до, и после революции - центр притяжения российской культурной элиты. Чего стоит одно лишь далеко неполное перечисление имен людей, здесь живших и бывавших: Айвазовский, сосед-феодосиец, Бенуа, Маковский, Гумилев, Алексей Толстой, Вересаев, Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Грин, Зощенко, Александр Мень, Померанц, Миркина, Рейн, Чухонцев, Радзинский...
      Кроме дома Волошина, в Коктебеле было еще несколько домов-очагов, где собиралась местная и заезжая вольнодумная публика: художники, поэты, ученые, философы, всевозможные неформалы, диссиденты и другие соискатели истины, красоты, справедливости и приключений. Набережная была полупустынна, пейзаж прекрасен.
      А нынче, как говорится, плюнуть негде, точней - плюй хоть везде. Каждый кусочек пространства подвергается коммерческой эксплуатации, грубой и грязной. Романтики как не бывало, дух места убит. Одинокий скалистый профиль Хозяина смотрит вдаль, и чувствуется, не хочется ему видеть того, что происходит на берегу...
      - Своего земляка Максимилиана Волошина, прекрасного поэта, чудесного художника, оригинального мыслителя, изумительного человека, которого называли "коктебельским магом", мы, крымчане, чтим и сейчас. Правда, круг почитателей и знатоков его творчества в последние годы, к сожалению, значительно сузился...
      - Волошин и вправду был кудесником, добрым волшебником - в том толковании этого звания, которое мне представляется здравым. О нем ходили легенды: будто бы ему удавалось руками без огня зажигать костры из сухих трав, а взглядом тушить огонь; что и целительскими способностями обладал и помогал людям, и духов иногда вызывал... Трудно судить, что из этого правда: Волошин был артистичен, любил эпатаж, розыгрыши, мистификации. Но то, что это был человек могучего и высокого духа, вхожий в тонкий мир, в полную реальность, для меня несомненно по многим признакам. По этим стихам в том числе:
      Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь,
      Ослепнуть в пламени сверкающего ока
      И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко
      В живую плоть, ведет священный путь.

      Под серым бременем небесного покрова
      Пить всеми ранами потоки темных вод.
      Быть вспаханной землей... И долго ждать, что вот
      В меня войдет, во мне распнется Слово.

      Быть Матерью-Землей. Внимать, как ночью рожь
      Шуршит про таинства возврата и возмездья
      И видеть над собой алмазных рун чертеж:
      По небу черному плывущие созвездья.
      Крупный, грузный, с огромной гривой пепельно-рыжих волос, с лицом греческого бога, с легкой походкой... Так мне увиделся он в моем воображении еще задолго прежде, чем я прочел вот этот отрывок из книги Эмилия Миндлина "Необыкновенные собеседники":
      Первое "видение" Волошина ошеломило меня. На солнечной площади Феодосии между старинной генуэзской башней и кафе "Фонтанчик" я увидел неправдоподобно рыжебородого человека. Легкой поступью плясуна и с достоинством посла великой державы он нес тяжесть огромной плоти. Серый бархатный берет, оттянутый к затылку, усмирял длинные своенравные волосы - пепельно-рыжеватые. На нем был костюм серого бархата - куртка с отложным воротником и короткие, до колен, штаны - испанский гранд в пенсне русского земского врача, с головой древнего грека, с голыми коричневыми икрами бакинского грузчика и в сандалиях на босу ногу. Он был необыкновенен на площади, забитой деникинскими офицерами, греческими и итальянскими матросами, суетливыми спекулянтами, испуганными беженцами с севера, медлительными турками с фелюг и смуглыми феодосийскими барышнями! Он был так удивителен в этой толпе, что я сразу понял: вот это и есть знаменитый Максимилиан Волошин.
      Великолепная зарисовка Феодосии времен гражданской войны и самого Макса, как звали его друзья.
      Расскажу вам историю про Волошина, которая произошла со мной.
      В середине 70-х я впервые поехал заграницу, в Париж. В вагоне познакомился с одним русским эмигрантом. Слегка выпили, разговорились... Он мне сказал: "Не позабудьте взять благословение у Макса Волошина. В Париже на бульваре Эксельман есть дом, где Волошин жил, во дворике возле дома стоит его бюст. По поверью русских эмигрантов - каждый, кто хочет, чтобы в Париже ему повезло, чтобы исполнилась его мечта, должен зайти в этот дворик и положить под бюст Волошина монетку, какую-нибудь. Тогда все будет хорошо..."
      Я не придал этому пожеланию особого значения и название бульвара почти сразу забыл. В Париже лечил одну даму, сложную и капризную пациентку; свободного времени было мало. Как-то вечером стало тоскливо и одиноко. Вышел на улицу, побрел, куда глаза глядят... Вспомнился разговор в вагоне. Подумалось: хорошо бы найти тот дом и двор, где Волошин... Побрел дальше, потом пошел увереннее, ноги сами меня куда-то вели по незнакомым улицам, поворачивал то вправо, то влево... Вдруг словно кто-то шепнул: сюда. Остановился и завернул в некий дворик. Прошел чуть в глубину - и вот он передо мной: светлокаменный бюст Волошина, его нельзя было не узнать. Как будто кто-то взял за руку и привел - ощущение было, что привел сам Волошин.
      В начале прошлого века он живал в Париже многократно и подолгу, изучал там европейскую словесность, изящные искусства и философию, писал, проводил вечера в кругах литературно-художественной богемы, знал в городе, как писал Бенуа, "все ходы и выходы", был им очарован:
      Парижа я люблю осенний, строгий плен,
      И пятна ржавые сбежавшей позолоты,
      И небо серое, и веток переплеты -
      Чернильно-синие, как нити темных вен.

      Поток все тех же лиц, - одних без перемен,
      Дыханье тяжкое прерывистой работы,
      И жизни будничной крикливые заботы,
      И зелень черную и дымный камень стен.

      Мосты, где рельсами ряды домов разъяты,
      И дым от поезда клоками белой ваты,
      И из-за крыш и труб - сквозь дождь издалека
      Большое Колесо и Башня-великанша,
      И ветер рвет огни и гонит облака
      С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша.
      Поразительно емкая и живая, дышащая стихокартина в форме сонета. Написана сто лет назад, но и сегодня Париж - такой.
      Кто автор бюста Волошина, я узнал позднее: ученик Родена, польский скульптор Эдуард Виттиг, один из тогдашних приятелей Макса. Волошин позировал ему с крапивным венком на голове. Работа, вначале междусобойская, полушуточная, вдруг пошла всерьез - скульптурная голова оказалась необыкновенно выразительной, словно что-то хотела сказать; все более проступало сходство с античным Зевсом... Виттиг назвал произведение обобщенно: Поэт, и водрузил на постамент. Стоял Поэт вначале на Марсовом поле, неподалеку от Эйфелевой башни; потом его перевезли к дому создателя башни, самого Эйфеля, где я его и нашел...
      Странно вспомнить: я не был тогда потрясен или удивлен - только обрадовался, как радуешься встрече с давним и долгожданным другом, душа залилась теплом. И раз навсегда запомнился адрес: Париж, бульвар Эксельман, 66.
      Конечно же, я положил под постамент бюста монетку, двадцать сантимов, и все мои желания в Париже счастливо исполнились, даже с лихвой.
      А через некоторое время, уже в Москве, явился ко мне и сам Макс Волошин, пришел прямо домой.
      - Как?..
      - Не буквально, конечно. Одна из чудесных коктебельских акварелей Волошина была подарена мне поэтом Владимиром Лифшицем, жене которого я помогал врачебно. Досталась эта акварель Владимиру Александровичу в подарочное наследство от друга, великого писателя Михаила Зощенко, который у него гостевал последние годы своей жизни. Волошин любил Зощенко, любил со взаимностью и подарил ему пять своих акварелей. Зощенко их часто разглядывал, говорил, что они ему помогают, излучают какую-то целебную энергию, даже головную боль утоляют. А уходя из жизни, оставил Лифшицу с просьбой, чтобы не затерялись и перешли в бережные руки... Теперь и я каждодневно вглядываюсь в одну из этих дивных картинок, она живет у меня дома.
      ...Вот она. Тончайшая акварель, многомерная, с изумительными внутренними объемами, с японской точностью каждого штришка и нюанса, с воздушным дыханием... Это Коктебель, узнаваемое место вблизи одной бухты.
      В левом нижнем углу - художническая подпись Максимилиана Волошина и под ней дата: 7 сентября 1928 года. Уже больше девяноста лет живет эта картинка, родившаяся за десять лет, один месяц и одиннадцать дней до моего рождения. Это больше, несравненно больше, чем Коктебель - это чудо...
Другая реальность? - нет, ПОЛНАЯ
из беседы с Владимиром Сизгановым, г. Саранск
Все ведомо душе заранее -
прибой рождений, вал смертей -
а наше глупое сознание,
как бюрократ, не верит ей...
Из ночных стихов
      - Владимир Львович, в ваших книгах стало появляться много сведений и утверждений о "другой реальности", о запредельном... Многие удивляются: неужели это тот самый Леви, врач и ученый, практик жизненной помощи, который так трезво и вдохновенно повествует о природе человека, об эволюции, о материальной основе психики?
      - Одно не противоречит другому. Дополняет и развивает. Тот самый практик. И сведения о запредельном - из практики.
      Прямой разговор о запредельной реальности, или, правильнее сказать, о полной реальности, прорвался в мои тексты, когда исчез цензурный барьер, и стало возможным называть вещи своими именами. Впрочем, если внимательно почитать доперестроечные издания таких книг, как "Нестандартный ребенок" или "Цвет судьбы", то можно увидеть, что и там эта тема проглядывает.
      Все вроде помню, но сейчас уже и мне самому трудно представить, насколько тесны были рамки советской дозволенности и благопристойности - до извращения... Практика врача, психотерапевта, психолога - это ведь правда жизни, правда и обычная, и необычная. Через меня прошло множество людей, излагавших свои переживания, истории своих жизней, болезней, душевных травм. Чемоданы исповедей, заметок о пациентах... Все это просилось на свет осмысления, просилось к людям - но настоящая, всесторонняя правда о душевной и телесной жизни человека к публикации не допускалась.
      Скучно рассказывать, как кромсали и кастрировали в редакциях мои рукописи. Книги советского периода я старался писать без идеологического вранья, но в паре мест совковых кивков для "проходимости" избежать не удалось. Стерилизованное детское питание... Сейчас маятник книгорыночного интереса рванулся в другую сторону: подавай не просто какую-то там правду, а либо полезненькое на потребу, либо жареное и клубничку: если не ужастик, не рецепт счастья, не криминальщина, не похабщина, то кому оно надо?..
      Так вот, о другой реальности, о неограниченной, о полной реальности. Ее не приходится где-то выискивать - она сама о себе заявляет, о ней свидетельствует уйма фактов, она вылезает изо всех углублений жизни, она под нами, над нами и в нас.

Владимир Леви,
психолог, писатель, врач


Источник: http://www.levi.ru
Категория: Кафедра философии | Добавил: Людмила (2010-02-11)
Просмотров: 1967 | Теги: Владимир Леви | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Меню сайта
Категории раздела
Кафедра сказкотерапии [12]
Кафедра философии [9]
Здесь мы печатаем философские сказки и философские статьи о сказке.
Кафедра сказочных игр [5]
Школа волшебников [8]
Или Искусство сочинять сказки
Кафедра теории сказки [21]
Театральная кафедра [2]
Сценарии для школьного театра, для детских праздников
Сказочные уроки [22]
Разработки учителей
Вход на сайт
Логин:
Пароль:
Поиск
Наш опрос
Любимая сказка моего детства
Всего ответов: 2474
Друзья сайта

Академия сказочных наук

  • Театр.kz

  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0
    Copyright Академия сказочных наук. Интернет-портал "Детство-kz"© 2024
    Бесплатный хостинг uCoz